Фёкла Новохатская: «Фашист, тварь, открыл крышку и выстрелил сразу в Дусю»
Фото: Елена Головань
С Фёклой Егоровной Новохатской мы встречались уже не раз – живём с ней в одном сельском поселении. А впервые познакомились, когда я в рамках акции «Тёплые пледы ко Дню Победы» связала ей пушистый жёлтый плед. Удивительно, но бабушка меня отлично запомнила. И хотя мы не виделись с ней уже как минимум полгода, она узнала меня и в этот наш визит: «Ой, простите, я не в форме сегодня. Погода не очень, Леночка!»
Фёкла Егоровна родилась в 1926 году в селе Широкое Нижнедевицкого района Воронежской области. С сестрой Машей рано остались без отца, воспитывала их мама. Когда началась Великая Отечественная война, Фёкле было всего 14 лет. Училась она тогда в шестом классе.
— Раскричались все. Кричат, плачут, обнимают друг друга. Но мы особо не соображали, что случилось. Видим, родители плачут – значит, худо, — вспоминает наша героиня.
«Дочка, ты пересиди пока, потом до дому пойдёшь».
А потом пришлось прятаться по подвалам. Это было уже в 1942 году, когда немцы пришли на нижнедевицкую землю. Тогда Фёкла гостила у крёстной матери в Кучугурах. Тогда мамашка – так называла девочка крёстную – сказала, что война здесь, рядом, и надо прятаться. Вот и прятались все – как только слышат бомбёжки или выстрелы, то сразу в погреба, неважно в свои или чужие – кто куда успел добежать.
— А я тогда в погреб не полезла, — вспоминает Фёкла Егоровна. – Плачу. Спрашиваю крёстную – я её мамашей звала – как же мне до дому дойти? Она мне: «Дочка, ты пересиди пока, потом до дому пойдёшь». А я вырвалась от неё и пошла к маме и сестре. Иду по селу. И ни одной душечки на улицах нет – все по погребам. А пули только вжик-вжик впереди меня, но не близко, нет. Я иду. Пить захотелось страшно. Зашла в один из домов – никого не увидела. Напилась воды и снова иду. И никого вокруг. У меня страху не было, но и дури тоже. Просто хотелось дойти до своих. Дошла. Прихожу в свой дом – кинулась туда-сюда, а никого нет. Гомон чую, а не знаю, где они есть… Они в погребе были. Кто в чей прятался, как только гром выстрелом слышался. В нашем погребе сидела и моя подруга. Она прямо перед самым творилом была – ну, это там, где крышка открывается. Фашист, тварь, открыл крышку и выстрелил сразу в Дусю. И ушился. А Дуся готова. Похороны тогда были…
«Не переживай, Петровна. Возьму твою девчонку к себе».
Как вспоминает наша героиня, тогда началась очень беспокойная жизнь. Работы нет, еды нет. А запасов особенно тогда ни у кого и не было. Но делились друг с другом всем, чем только можно – тогда люди дружно, сплочённо жили.
Молодёжь тогда постоянно отправляли на рытьё окопов и противотанковых рвов. Была среди них и Фёкла.
Через некоторое время рядом с селом обосновалась банно-прачечная военная часть. Фёкла отправилась работать туда. К тому времени начальник части Алексей Петрович познакомился с семьёй девушки – его жена покупала у тёти Фёклы молоко.
Как-то в дом принесли повестку. Мама была неграмотная, читать не могла – показала «бумажку» Алексею Петровичу, который в это время оказался рядом – почитайте, мол… Вызывали Фёклу. «Не переживай, Петровна, — сказал тогда начальник части, — возьму твою девчонку к себе». Написали приказ, который отправили с нарочным в район – мол, служит некая Фёкла Давыдова (девичья фамилия нашей героини – прим.авт.) у нас в комбинате.
Прошло месяца три, и комбинату пришёл приказ менять место дислокации. Тогда Алексей Петрович пришёл к матери Фёклы с предложением забрать девочку с собой: «Ей всё равно покоя не дадут, большая уже. Может, на рытьё окопов заберут, может ещё куда. А у меня она под присмотром будет. Отпусти».
— Мама тогда страшно плакала – как же я с Машей буду – это сестра моя – мы не справимся. Да у меня и ноги больные совсем, еле хожу, — вспоминает Фёкла Егоровна. — А у мамы ревматизм был. Начальник тогда лекарства маме достал, ну а за мной обещал присмотреть.
«Раз обещал матери вернуть тебя такой, какой взял, значит, сдержу слово».
Так и попала Фёкла на фронтовые дороги. В части она была самой младшей – все девочки были 25-го года рождения и старше, а Фёкла – с 26-го. То, что девочка «своя», то есть знакомая семьи начальника, тщательно скрывали, потому что война есть война – кумовству здесь не место.
Примечательно то, что на всю войну у девушки осталась её замечательная коса – в руку толщиной и длиной ниже пояса. Частенько хотелось срезать. Но «мама не разрешала». Когда сказала о своём желании постричься начальнику части, он тоже не разрешил, сказав, что «раз обещал матери вернуть тебя такой, какой взял, значит, сдержу слово».
Чего стоило держать всё это великолепие в военное время в более-менее «приличном» состоянии – отдельный разговор.
— Когда где-то останавливались у села, просила у тётеньки яичко, чтобы волосы желтком помыть, — говорит Фёкла Егоровна. К счастью, вечных врагов шевелюры – вшей – в части не было. — Был препарат такой, МЛК – как мыло разведённое – капнешь в ведро с водой, она мыльная станет. И ничего у нас не было, никаких вшей.
Сослуживцы, конечно, засматривались на косу нашей героини. Многие думали, что она не настоящая. Как-то Фёкла подслушала разговор двух солдат – один предлагал второму дернёть за косу, чтобы узнать, настоящая или нет. Второй побаивался – вдруг по морде получит. Но всё-таки однажды решился.
— А по морде-то получил? — спрашиваю Фёклу Егоровну.
— Ага, получил, конечно, — смеясь, отвечает она. – А потом закричал: «Ура! Ребята! Она настоящая!»
Фашисты, видя развешенные вещи, думали, что рядом госпиталь и начинали бомбить.
Работа в части была не то что тяжёлая, а… Ну представьте себе – 125 гимнастёрок постирать руками. Что же касается «тяжёлой» одежды – ватных штанов, курток, комбинезонов – их хоть и стирали в огромных барабанах, но вертеть бельё приходилось руками. И этот процесс казался бесконечным. А как приходилось выстирывать белые рубахи, в которых солдаты и офицеры «и на земле, и поползком лазят, и в поту все»! Следили за чистотой строго. Так называемые браковщики, если видели, что, по их мнению, вещи не постираны достаточно хорошо, отправляли на доработку.
Полоскали бельё в реке – и зимой, и летом. Складывали после полоскания на телегу с открытыми бортами, и когда вся вода стекала, отправляли что-то кипятить, а что-то сушить. И это было тоже довольно сложно устроить. Потому что бельё нужно было прятать. Иначе фашисты, видя развешенные вещи, думали, что рядом госпиталь и начинали бомбить. Так что сушили втихаря, на складах или конюшнях. Ночью, когда кипятили бельё, старались делать так, чтобы дым не поднимался над трубой.
Но обязанности работников не ограничивались стиркой. Все девчонки, в том числе и Фёкла ходили в дозор. С ружьём. Стрелять их более менее научили. Как-то был случай близ Курска…
— Иду в дозор. Спать хотелось страшно. Глаза слипались просто, — рассказывает Фёкла Новохатская. – И вдруг вижу, где-то в четыре утра, идёт мой начальник Алексей Петрович. Я узнала его и промолчала. А он подходит и говорит: «Три наряда вне очереди». «За что?» «Почему не спросила, кто идёт?» Попросила его тогда строго не судить. Простил. Но сказал, чтобы в следующий раз всё было по форме.
— Ружьё, наверное, больше вас было, – спрашиваю я.
— Ага, — смеётся моя собеседница.
Но и без дозоров работа была страшно тяжёлая. Недосыпали смертельно.
— На нарах согнёшься друг возле друга, и чуть теплее – нары-то голые, — вспоминает Фёкла Егоровна. – А потом работа, работа, работа. Вперёд надо было идти, и это было главное.
Руки девушки стирали так, что порой живого места не оставалось, а от боли хотелось выть. «Зажмёшь между колен, погреешь трошки, и опять стирать».
«У моей подруги Паши соски отпали. Сгнили от постоянной влажности».
Для того, чтобы хоть как-то снизить влияние постоянной влажности и чистящих средств, девчонкам выдавали резиновые фартуки, закрывающие в том числе и грудь. Только вот не слишком они помогали.
— У моей подруги Паши соски отпали. Сгнили, — рассказывает Фёкла Егоровна. – Сначала подрезались как будто, а потом отпали. Я не представляю, как она двоих детей прокормила, сына Серёжу и дочку Лиду. Она мучается, ребёнок мучается, оба плачут, а молоко-то не идёт! И как только выдержала?! Умерла она тут, в Воронеже, Паша моя – здесь её мать жила. Но я не знала. Как-то поехал мой племянник Толя на кладбище и говорит мне: «Тетя Феня, а Паша у нас схоронена. Давно умерла, памятник стоит».
В Победу, по признанию Фёклы Егоровны во время войны не то, чтобы прямо верили, но ждали всей душой. И дождались. Наша героиня встретила её, весть о Победе, в Чехословакии.
— Ехал наш нарочный на лошади, — вспоминает Фёкла Новохатская. — Тогда машин мало, в основном верхом ездили. Приехал и кричит: «Ура!» Мы ему: «Сдурел что ли, чего кричишь?» А он говорит, что война кончилась. Ну, тут нас и понесло. Обнимались, плакали, кричали. Некоторые даже падали без сознания от радости – и такое было. А о том, что скоро домой попадём, не думали даже. Потому что ну кто нас отпустит, когда у нас всё ещё не убрано, не достирано. Но всё-таки ожидали, что вот-вот… Конечно, хотелось увидеть маму, сестру, крёстную…
На фронте с родными удавалось переписываться – в месяц одно письмо, фронтовое, треугольником сложенное – но была строгая цензура – ни в коем случае нельзя было, например, указывать место дислокации части, в которой служила Фёкла. Родные, конечно, переживали, где находится наша героиня, что с ней и, ждали, когда же она, наконец, вернётся.
«Вася посмотрел на меня и встал как вкопанный».
Но судьба решила по-своему. Из Чехословакии Фёклу вместе с другими девушками отправили в Читу. Там их эшелон встретил молодой человек, лейтенант Василий Новохатский. Парень он был дотошный, или как называет это качество наша героиня «допышной», так что встречать эшелоны, фиксировать новоприбывших, размещать их доверили ему.
— Есть воронежские? – спросил он нас тогда. – Смотрю, девчата стали отзываться – «я воронежская», «и я»… Они городские, смелые, не то что я, колхозница. Ну, призналась в конце концов и я. А Вася посмотрел на меня и встал как вкопанный. И потом всё время шёл со мной рядом. Влюбился. Нас было две с половиной тысячи девчат. А он нас, воронежских, постарался лучше всех в казарме расселить – ток, чтобы против солнца были. Октябрь тогда был холодный страсть какой, а солнце ярко светило. Остальные девочки обижались – мол, земляков сразу удачно определил. Но шумите – не шумите, а уже расселили…
— Как-то вызвал меня Вася к себе в комнату – а там семь офицеров ещё вместе с ним, — вспоминает Фёкла Егоровна. – А я рогачусь – боюсь идти. Мне Настя, которая со мной в комнате жила, говорит: «Ну чего ты боишься, их же там семь человек, все офицеры, никто тебя не обидит». Вроде послушала её, ступила за порог, но испугалась и обратно в комнату. Еле девчонки убедили, что надо идти, да и Вася вновь за мной пришёл. Кое-как решилась, зашла. Посидели, поговорили. В общем, так началась наша дружба с Васей. А потом он как-то говорит: «Когда война закончится, ты хотела бы замуж выйти?» Я: «Да кто его знает?!» «Ну а если бы я тебя посватал?» «Не знаю.» Но потом решилась, ответила согласием. Потом пришло время ехать домой. Все девочки садятся в вагон, и я за ними. А он меня за воротник: «Ты же согласилась со мной остаться!» Ну и всё, пришлось оставаться. Так я замуж и вышла.
На свадьбу выделили ведро каши.
Мама поначалу чуть с ума не сошла от волнения: «Все девчата приехали, а моя осталась!» Тем более, что нашлись «доброжелатели» из селян: «Да он, может, таких как она, пятерых под вагон кинул! И ей там быть!» А потом маме пришло письмо от Васи – он у старших попросил совета, как тещё письмо написать. Мама к учительнице моей – почитай. Она, учительница говорила, что письмо очень грамотно, вежливо написано. А потом мама приняла Васю. Она у меня вообще очень хорошая была – спокойная, не разболтанная, её в колхозе очень любили. Скромная. Она сиротой росла, родители рано померли у них, и её брат воспитывал. А в 35 лет как вдовой осталась, так больше замуж и не вышла.
С теплотой вспоминает женщина их с Васей фронтовую свадьбу.
— Потеха была, — рассказывает Фёкла Новохатская. – Вася приходит к начальнику с раппортом о том, что женился. А тот ему «три наряда вне очереди» за то, что, не спросясь, забрал дивчину с собой. А три наряда – это, как оказалось, три дня дома посидеть.
В общем, устроил им начальник трёхдневный «медовый месяц» — больше тогда ситуация не позволяла. Сыграли свадьбу. Илюша, сослуживец Фёклы и Васи, пошёл на кухню выпросить на торжество еды. Ему там и выделили целое ведро пшённой каши с салом. Тем и рады были – погуляли «всей братией», и даже начальство заходило на «огонёк» — проведать молодую семью.
Вася, по словам Фёклы Егоровны, понравился ей своей открытостью, душевностью, «некомызливостью» — это значит, не задавался, был простым в общении. А любовь потом и сама пришла – «сердце подсказало».
Некоторое время молодые прожили в Чите, а потом Василия отправили служить на границу с Китаем. Путешествие было очень длительным, и тоже не обошлось без приключений.
— Мы сначала четыре с половиной дня пароходом ехали. Потом на поезде, — вспоминает моя собеседница. – А я уже тогда беременная была. И мне страшно захотелось колбасы. А где её взять?! Вася пошел за ней и отстал от поезда. Я приехала на станцию и к начальнику – люди подсказали к нему обратиться – так, мол, и так, муж отстал, потому что вот такая ситуация. Меня поселили в какой-то комнатенке, а Васю потом довезли ко мне на поезде. Так что долго плакать в одиночестве мне не пришлось.
«У нас договор – спорим только пять минут».
Фёкла с Васей прожили вместе сорок шесть лет. Мирно жили, в любви. Вырастили двоих дочерей. Теперь уже есть и внуки, и правнуки…
— Никогда мы друг друга дураками на назвали, — говорит Фёкла Егоровна. – Ни я, ни он. У нас, хохлов, так не положено. Если спорим, то у нас договор – спорим только пять минут. Мне бы и дольше хотелось, но куда деваться – уговор есть уговор.
На мой вопрос о том, хотела бы что-нибудь изменить в своей жизни Фёкла Егоровна, если бы ей представилась такая возможность, моя собеседница ответила, что нет.
— Я очень счастливая, — говорит она. – И сейчас у меня всё хорошо. Здоровья бы вот только побольше! За мной ухаживают внуки. Вот, например, недавно, внук Коля приехал. Видит – я сплю. Натянул на меня покрывало, поцеловал. Чего ещё желать в жизни? И руководство страны не забывает обо мне. Вот почитай, что мне Путин написал, Леночка, — протягивает письмо-телеграмму с поздравлениями.
P.S. Когда мы с Александром Хлоповских, который снимал нашу встречу на видео, уходили от Фёклы Егоровны, она нас провожала у своего «наблюдательного пункта» — окна в прихожей. На улицу её не пускает внучка – вдруг поскользнется, упадёт на льду. Так что наша героиня встречает и провожает визитёров у окна. И пока мы уезжали, всё ловили воздушные поцелуи от Фёклы Новохатской. Ну и, конечно, посылали свои в ответ.
